Из-за цензурных условий фронтовые письма бедны в описании повседневности войны, тем более тактики и стратегии боевых действий. Но все же и в них, сквозь сито военной цензуры, проскальзывали детали фронтовой жизни. 

Красноармеец В.А. Гордин, оборонявший некий остров в Балтийском море, 1 августа 1941 г. сообщал отцу свое понимание разворачивавшихся военных действий: «Папа, у нас был очень слабый тыл, много враждебных элементов, были случаи, они делали покушения на наших бойцов, находили у них пулеметы и очень много винтовок» .

 Рядовой С.И. Бобров в письме к родственникам 7 декабря 1941 г. сообщал: «Нас еще не обмундировали, только дали мне ботинки да обмотки, так как сапоги изорвал вдрызг. Ну, а каково ходить и заниматься на улице при таком морозе в ботинках, когда нет шерстяных носков?» . Политрук Н.С. Клочков приблизительно в это же время оказался в лучшем положении, сообщая 23 января 1942 г. своим родственникам: «Одет я тепло: хорошая шуба, шинель, ватные куртка и брюки, новые валенки и теплые рукавицы. Морозы у нас стоят крепкие – 35-38 градусов, но они нам нипочем» .

 Гвардеец-минометчик Л.Ф. Мухачев 22 октября 1942 г. сообщал родителям: «1. Питание сверхотличное. Кушаем сало свиное, бекон, мясные, рыбные консервы. Часто получаем английские и американские консервы (мясные). Консервы очень хорошие, вы такие не кушали. Овощи: капуста, свекла, морковь, картошка. Жиры – английский жир, комбижир, маргуселин, сливочное масло. Подумаете, что я обманываю..! Нет, это правда, нас, фронтовиков, так и кормят, зато вам – норма, а нам – «от пуза». Видите, как нас любит страна» 

 С ним спорит письмо сержанта В.Е. Денисова своим близким от 15 января 1943 г.: «Я имел очень большое счастье получить от вас посылку 14 января 1943 г. – фанерный ящик. В посылке оказалось пол-литра меда, одна тетрадь и сушеные лепешки, получил 14 января и покушал». 

Письма Мухачева, сына ленинградского чекиста, эмоциональные и живые, вообще оказались богатыми на детали не только фронтового быта, но и реальных боевых действий. Уже упоминавшийся Клочков 7 февраля 1945 г. сообщал жене в письме, написанном в доме небольшого немецкого городка в Восточной Пруссии: «Конечно, дом пуст, хозяева его поспешно бежали, и теперь в нем хозяйничаем мы. Жарим кур и гусей, телят и поросят, пьем чай с медом, сахаром и вареньем, иногда заливаем за воротник вино, взятое из немецких подвалов… Обещают разрешить числа 11-го февраля послать посылку в 10 кг., но не всем».

 Рядовой М.М. Енин в письме к родным от 11 февраля 1945 г. сообщал: «Нахожусь на территории Германии, где, наконец, немцы почувствовали, что такое война. Точно как у нас в 1941 г., но еще хлеще – все они бросают. Как везут по дорогам, так и остаются перины, пух и все барахло. Куры, гуси, коровы бродят без хозяев. Все мне напоминает то, как мы эвакуировались, но здесь некому тащить, все лежит!» .

 Не часто, но в письмах прорываются суровые реалии войны. Красноармеец-автоматчик С.И. Власенко в письме жене 2 марта 1942 г. приоткрыл одну из них: «Нашему отряду даны широкие полномочия. Так, например, если мы устанавливаем, что красноармеец ушел с фронта, старается увильнуть от атаки – словом, если он дезертировал, наш отряд имеет право расстрелять такого бойца без суда, да и как иначе поступать? Люди дерутся, льют кровь, умирают, а есть паразиты, которые увиливают и стараются скрыться…» . Он же в другом письме сообщал: «Вот, например, вчера почти все ходили в разведку, я остался дома, при уходе многие бойцы оставили мне адреса, кошельки, хорошие вещи с просьбой, если убьют, отослать деньги семье. Как-то печально все это переживать, грустно провожать ребят»